Легко ли быть молодым? Так часто сейчас спрашивают молодежь. А легко ли быть старым, не спросит никто. А может, и не стоит задавать таких вопросов. У каждого человека было свое время. Ничего с этим временем не сделать. И только порой в старости в мыслях своих возвращаешься в молодость и снова проживаешь его. Сейчас хронологически даже и не вспомню, какой это был год по календарю. Да и героев моего рассказа, возможно, тоже нет. Но для меня они сейчас живые, молодые, задорные, влюбленные в свою профессию шофера-самосвальщика.

Такого духовного подъема в республике, как тогда, по-моему, больше уже не было. Строились города Гулбене, Балви, Смилтене, Краслава, Карсава, Виляны, Прейли, Рига. Строилось все, что в пределах досягаемости от Резекне. У нас в городе был свой силикатный завод. Да чего только в нашем городе не было. И вдруг ничего не стало. Помню, на собрание к нам в бригаду Вани Вандыша пришел директор РТО Барабанов А. И. Только-только получили новенькие самосвалы ЗИЛ. Машин пришло много: сорок единиц. Срочно создали четыре бригады по десять человек. Моей десятке достался объект строительства дороги Краце — Силаяни, двенадцать километров. Помню, какой неожиданностью для жителей деревни был наш молниеносный десант из дорожной техники. Все гудело, трещало, вгрызалось в землю. Старики и мальчишки были в восторге. Одним просто посмотреть на все новое, мальчишкам, конечно, покататься с шоферами. Ну и кто из водителей не прокатит пацана, сам еще недавно был мальчишкой. Безусловно, катали, иногда подвозили и стариков до их хуторов. Бывало и халтурили. Кому песок не нужен, если стройка идет. Хватало всем. Нас уважали, обращались, если нужна  была помощь. 
Но мой рассказ больше не о нас. Хотя просто не имею права не перечислить всех моих соратников по бригаде. Тогда на бригадном собрании Барабанов А. И. сказал:
— Надеюсь, сынки, не подкачаете, не подведете старика. Я ведь слово дал в горкоме партии, мои ребята в лепешку разобьются, но эту дорогу в двенадцать километров сделают меньше чем за два года. Так что, Вандыш, дорогой ты мой Ваня, как к своему сыну обращаюсь к тебе, и ко всем вам, дети мои, сегодня вам все по плечу. 
Вот так по-отечески напутствовал нас Барабанов. Любили мы его в РТО как отца. Человек слова и дела. Он ведь фронтовик был, видел и кровь, и слезы, но не дал своему сердцу очерстветь. А вот те ребята из бригады Вандыша, кого Александр Иванович назвал сынками: Вандыш Ваня, Семенов Боря, Чижевский Рома, Кузьмин Дима, Курков Миша, Юхневич Янис, Жамберов Николай, Лайзан Дима, Афанасьев Изотик, Алексеев Володя. Вот она, десятка. Пишу и думаю: неужели из живых я один остался? Если так, то вечная вам память, дорогие мои. Как видите, и через пятьдесят лет я помню вас всех, и люблю, как тогда, а может, еще  сильнее. 
Не знал я тогда, что все скоро изменится, даже такой страны, как СССР, не будет. Но мое природное любопытство, наблюдательность словно готовили меня к тому, что когда-нибудь вместо руля в моих руках будет перо. Моя жизнь поменяется на сто восемьдесят градусов. Все виденное мною в жизни, все пережитое с народом Латвии будет отражено на бумаге в моих рассказах. А за пятьдесят лет — это неиссякаемый арсенал моей памяти, куда время от времени буду обращаться.
Эта сопливая девчонка лет двенадцати в карьере появилась буквально на второй день. Карьер граничил с землей их хутора. Что же ее привело сюда? Конечно, детское любопытство. Она впервые видела такую армаду техники. Столько красивых машин, что гудели и поднимали страшную пыль в округе. Она успевала все. Я видел, как она сидела на краю обрыва, на руках держала примерно годовалого ребенка, иногда оглядывалась. И я не ошибся, там паслась корова. Было лето. Девочка примерно лет двенадцати, но выглядела вполне сформировавшимся подростком. Полненькая, с красивой фигурой, в плохом грязном платьишке выше колен, растрепанная, словно ветер гулял в ее волосах не один день, с сажей на щеках и веснушками на носу. Она иногда уходила на время и появлялась снова, все с тем же ребенком на руках. Я грешным делом подумал: неужели ребенок ее, он был очень похож, как две капли.
Спустя несколько дней мои сомнения развеялись окончательно. Девочка просто нянчит ребенка своей старшей сестры. У нее четыре сестры, и она просто переходит от одной к другой, а заодно пасет и сестринских коров. Сестры — разведенки, все четыре. Любят выпить, погулять и с неохотой работают в колхозе. Живут рядом, недалеко друг от друга, и девочку передают из рук в руки как рабочую силу. В общем, сделали из нее дуру. А она в это и поверила. Конечно, бывает, дети немного отстают от сверстников в умственном развитии, но со временем это проходит, если им этого не напоминать. А ей, видимо, твердили об этом ежедневно.

Однажды она пришла без ребенка, одна. В чистом платье, причесанная, совершенно неузнаваемая, но так же села на край обрыва и смотрела на экскаватор в одну точку. Все выяснилось в обед. Экскаватор заглушили. В карьере стало тихо.
Я подошел к обрыву. Девочка продолжала молча сидеть и смотреть.
— Как же зовут это милое создание? — спросил я.
— Фиска, — улыбаясь, ответила она.
— А имя полностью скажете дяде Мише?
— Анфиса Петровна. 
Она хотела что-то добавить, но в этой звенящей полуденной тишине раздался чей-то крик:
— Анфиска! Холера! Где тебя черти носят? Опять свои зенки на экскаваторщика пялишь?

Вот все и разгадалось. Так вот зачем она сюда ходит. Она влюблена в нашего экскаваторщика еще с первой встречи.
А Генка и впрямь был хорош собой, даже фамилия у него была — Пальчик. Невысокий, не подстать старшему экскаваторщику Тимофею Кудрявцеву. Тот был выше двух метров и мог под хорошую закусь выпить два литра водки, Генке хватало и стакана. Не любить Генку было невозможно. Мало того что красавец, так еще и скромностью не обделен, а работает — одно загляденье. У него ковш с грунтом поворачивается плавно, словно барышня переступает с мыска на пяточку. Так ясное дело, было у кого учиться. Так и должно быть, ученик превосходит учителя. Такого тандема, как у них, не было ни у кого. Если один болел, другой хворал по товарищу. Уважение это называется, почище любви. Любовь приходит и уходит — уважение никогда.
— Анфиска! Холера! Я тебе кричу? Оглохла, что ли? Ну доберусь я до тебя! 
А Анфиска как сидела, так и сидела, пока ее за воротник и волосы злая тетка не поставила на ноги и, ладошкой хлопая по заднице, не погнала домой. Наверное, с неделю она не приходила. А когда вновь появилась  на своем обрыве, в руках держала целую литровую банку красной клубники. Все догадались — кому. Она настолько к нам привыкла, что решилась спуститься в карьер. Когда Генка попросил меня покатать Анфису, его просьбу я воспринял как мужское доверие, понятое мною правильно. В кабине я увидел совершенно другую девочку. Я посмотрел на ее руки. Они от стирки, варки, уборки, граблей и лопаты были словно у рабочей лошади копыта.
Что делают с девчонкой? Она и холера, ее и черти где-то носят, она и нянька. Да неужели во всей деревне нет того, кто один раз одернет этих сестер? Нельзя все время быть бездушным. 
Она сидела тихо, ничего не трогала. Я видел одним глазом: она смотрела на бутылку лимонада, что лежала на сиденье.
— Можно попробовать это? — она показала на бутылку.
— Пей хоть всю, — сказал я. — Только осторожно, не захлебнись, в ней много газа. 
Она сделала несколько глотков и закашлялась.
— Лишку хватила, — сказала она, — но вкусно. А экскаваторщик Гена холостой? 
— Холостой, холостой, — ответил, — только не рано ли ты, Анфиса, на Генку глаз положила? Ведь ты еще ребенок. 
— Не рано, не рано, я это на будущее. Вы как минимум здесь два года будете работать. Я за это время вырасту, мне будет шестнадцать. Меня ведь здесь все за дурочку считают, а я не такая. Это в школе начали считать меня дурой. А когда мне уроки учить? Сестры рожают одна за другой, а нянчить мне. Да кому об этом скажешь? Мамка вообще спилась, ей еще и лучше, вроде сестры и накормят, и оденут. 
Она не жаловалась на судьбу. Настоящее человеческое тепло все время обходит ее стороной. Вот чего ей не хватает.
— А Гена не злой?
Что я мог сказать этой девочке? И я ответил:
 — Знаешь, Анфиса, мир поделен поровну между хорошими и плохими. Но поверь мне, девочка, все равно хороших больше. Не зря же в сказках добро побеждает зло. Так и у тебя будет. Ты только расти быстрее, не давай своему сердцу озлобиться на весь мир. Научись прощать и любить. Забудь слово «ненависть». Анфиса, ты еще ребенок, а сейчас Господь на твоей стороне. 
Она притихла и сказала:
 — Дядя Миша, вы, наверное, очень старый и умный. Вы так говорите, что я вам верю. 
Это был мой единственный разговор с Анфисой. Обстоятельства в РТО поменялись. Мне пришлось пересесть с самосвала на бортовой грузовик, перейти в дальнобойщики. Анфису я не видел лет девять. Однажды нас с женой пригласили на староверскую свадьбу. Выходила замуж медсестра, коллега жены.  У нас уже был Жигуленок, и мы поехали. Мы с женой оба не любители пьянок, но это ведь свадьба. Все пошло с самого начала не так. Жених с невестой переругались еще в ЗАГСе. Родственники тоже. Не хватало драки. Чего не хватало в ЗАГСе, с избытком получили дома у жениха. Самогон свое дело знает. Стоит чуток переборщить с мерой, в результате драка. Сначала дрались родственники между собой. Потом гости со стороны невесты. Кончилось все миром и опять самогоном.Мне попало тоже за компанию, я был гостем со стороны невесты. Видите ли, не были соблюдены ритуалы со стороны жениха. Неправильно рассадил гостей. Слава Богу, помирились. Но с той поры, когда зовут на староверскую свадьбу, долго думаю. Дом огромный, народу уйма, да еще в больших сенях детвора и те, кого вообще не приглашали. Когда объявили танцы, я посмотрел на сени. Что-то мне показалось знакомое. Девушка напоминала мне Анфису. И это была она. Прошло девять лет. Тогда было четырнадцать. Сейчас ей двадцать три. Она стояла в огромном деревенском тулупе с меховым воротником и в валенках. Когда ведущий объявил белый танец, Анфиса сбросила тулуп на руки детворы, валенки, надела туфли и прямиком ко мне.

 Она меня узнала. Ей хотелось показать себя мне. Моя жена не успела и рта раскрыть, как Анфиса сделала книксен и подала руку. В тонком ситцевом платье, она была словно печка, от нее шел жар, пахло молодостью, когда работают не только гормоны, когда желание сильнее разума. Она была рада видеть меня, ее когда-то давнего наставника. Танцевать вальс, кроме нас, никто не пошел. Ну не мог я ей отказать! Не мог предать ее уважение ко мне. Я не создан как мужик обижать женщину. Кажется, это был мой самый лучший вальс в жизни. Вела меня Анфиса, вела мастерски. Когда вальс кончился, и она меня проводила на место, ко мне подошла невеста Полина и поблагодарила за благородство. А собственная жена сказала:
— У этого кобеля в каждом поселке баба. Поехали домой. 
Тогда мне так и не удалось поговорить с Анфисой. Я был рад, что она выросла, стала красивой девушкой.
Прошло еще двадцать с лишним лет. Уже была независимая Латвия. Сотни тысяч безработных рыскали по всей республике, но тщетно, работы, как и надежды, не было. Латвия вступила в Евросоюз. И титульная нация, так патриотически настроенная, рванула кто куда подальше от родины-мамы строить чужие дома и страны. Только потом они поймут значение слова «ностальгия», а пока эйфория новой жизни. 
Несколько лет я торговал на базаре запчастями. Какое-то время работал на дядю Сеню и дядю Сережу, пока они набивали себе карманы, но им тоже пришел кирдык.  А в 1996 году попросила одна старушка принять участие в ее бизнесе, согласился. Шесть лет мы с ней отработали душа в душу. Построили два дома на ул. Пилс. Обошлись без Англии и Ирландии, и родину не бросили. Однажды где-то в конце нашей совместной работы, летом 2002 года, в Вайнове торгуем курами около магазина. Подходит по-деревенски шикарно одетая дама. Спрашивает, почем наши куры. Я ее узнал сразу. Это была Анфиса. Она меня не узнала. Видно, совсем старый стал. Она купила три штуки. Расплатилась. Я смотрел на нее. Женщина необыкновенно хороша, красива, все при ней, главное молодость. Как вдруг кто-то крикнул:
— Анфиса Петровна, куда вы пропали, голубушка?
Я остолбенел. Кто это? С широкой улыбкой подходил к нам мужчина ее лет. Он тихо сказал:
— Пойдем домой, милая, давай я понесу кур. 
Мне бы было лучше, если б кто-то крикнул, как в молодости: — Анфиска! Холера! Где тебя черти носят?! 
Тогда бы она меня узнала. А я ведь тогда сказал ей правду: хороших людей всегда больше.